ул. Октябрьская, д.3 тел./факс: +7(496) 613-9993 E-mail: hram1891@mail.ru
ул. Октябрьская тел./факс: +7(496) 613-9993 E-mail: hram1891@mail.ru
Коломенская епархия Московской митрополии Русской Православной церкви
Миниатюра из рукописи «Житие Антония Сийского» (1648)
1 Первые упоминания о русских школах встречаются в Лаврентьевской летописи, где сказано, что около 997 года от Р.Х. в Киеве, при князе Владимире Святославовиче «начали поимати у нарочито чади дети и даяти им научение книжное». В 1028 году при князе Ярославе Мудром в Новогороде открыли школу, в которой для обучения собрали до 300 мальчиков. При князе Романе Ростиславовиче (1132-1180 г.г.) школы были открыты в Смоленске. Это только часть сведений о тех школах, про которые шла речь в постановлениях Стоглавого собора, собранных в книге «Стоглав» (СПб. 1863 г.)
2 День памяти 14 ноября
«... А прежде сего училища бывали в Российском царствии, на Москве, в Великом Новограде и по иным градам... Грамоте, писати, и пети, и чести учили. Потому тогда и грамоте гораздых было много, и писцы, и чтецы славны были во всей земле» 1.
Так говорит об училищах, существовавших на Руси в древние времена, книга «Стоглав», содержащая постановления Стоглавого Собора,проводившегося в Москве по желанию царя Ивана Грозного в 1550-55 годах. Среди прочего собор решал вопросы образования, постановив, что разрешение на содержание школы следовало получать у церковного начальства.
Закон не запрещал держать школы мирянам, но все же занятие это было большей частью «поповское» - уровень образования духовенства был неизмеримо выше мирян, и само занятие наставничеством, роль священника в качестве учителя, воспринималась как само собой разумеющееся. В плане же деловом и житейском лицу духовного звания, полностью подлежавшего церковной и сословной юрисдикции, проще было уладить все формальности, получая разрешение на открытие школы от епископа, а вернее от служителей епархиальной Консистории.
Желавший учить детишек писал прошение-«челобитную», к которой прилагал письменные свидетельства от надежных поручителей о своем достойном поведении. В назначенный день претендент на учительство являлся в Консисторию, где его опрашивали, уверяясь в глубине необходимых познаний, и, если испытание было выдержано, то выдавалось дозволение учить ребят.Так же требовалось представить свидетельства поручителей о достойном поведении будущего учителя, и одним из таких поручителей непременно был его исповедник.
Описание устройства и внутренней жизни старинной русской школы обнаруживается в книгах называвшихся «Азбуковниками», «Письмовниками» и «Школьными благочиниями», которые были обнаружены большей частью в библиотеках различных монастырей. В такие школы брали только мальчиков – чему-либо книжному учить девочек, которым судьбой было уготовано быть женой, матерью, домашней хозяйкой, считалось излишним. При желании родители учили своих дочерей дома, частным образом. Но подобное явление встречалось не часто.
Ближе к празднику Козьмы и Дамиана Ассийских 2, считавшихся покровителями книжного учения, те родители, которые хотели учить сыновей грамоте, сговаривались об этом с «мастером», как тогда называли учителей, уславливаясь с ними о плате. Какой-то твердой расценки на услуги «мастера» не существовало – родители уславливались «посильно», внося часть платы «натурой», а часть деньгами. Да сверх того свято соблюдался обычай перед большими праздниками присылать учителям различные съестные припасы в качестве «гостинцев». Особенно же почитали «мастера» в день пророка Наума (1 декабря), считавшегося покровителем учителей.Была даже поговорка «пророк Наум наставляет на ум». В этот день родители школяров подносили «мастерам» разные дары, и всяк норовил зазвать их к себе в дом, чтобы почтить труды наставников в постижении премудрости богатыми застольями.
После того, как учитель и родитель били по рукам, жизнь школяра начинала подчиняться особенным правилам, главным из которых было невмешательство родителей в процесс обучения. Вверив сына «мастеру», они лишь по плодам учения могли судить о том, как их чадо «школят».
Б. Кустодиев. Земская школа в Московской Руси. 1907
3 Стило - небольшой цилиндрический инструмент из кости, металла или другого твердого материала, которым писали на восковых табличках.
4 Их делали из пластин черного сланца
Школа помещалась в отдельном строении на усадьбе учителя или в большой горнице, пристроенной к учительскому дому. Туда приходили рано утром, до колокольного звона. Войдя в школьную горницу, ученик снимал шапку и, произнося краткую молитву с крестным знамением, поклонялся школьным образам, потом самому учителю, сидевшему в «красном углу» под иконами, а затем всей «дружине своей ученической». После уставного приветствия ученик клал шапку «на общую грядку», т.е. полку при входе, а верхнюю одежду пристраивал на лавку, стоявшую подле. Раздевшись, присаживался к общему для всех учеников столу на то место, что в первый день учения указал ему учитель.
Вдоль стен горницы стояли сундуки и «шкапы» для хранения книг и учебных принадлежностей. Рядом с тем местом, где восседал учитель, на треноге крепилась доска. На ней наставник писал то, что должны были копировать ученики. Сначала доска покрывалась воском, и надпись в нем выдавливалась стилом 3. Такие же восковые таблички в деревянных рамках, но меньшего размера, выдавали ученикам. Исписав восковую поверхность, её потом заравнивали, и писали снова. Позже для того же стали использовать «аспидные доски»4, на которых писали грифелем, стирая написанное тряпками. Но такие приспособления стоили дороже, а потому восковые доски были гораздо чаще и дольше употребляемы. Перья для письма, чернила, а главное - бумага, стоили дорого, и такой «расходный материал» обычной школе был не по карману.
Освещалась школьная горница лучинами - щепами почти метровой длины, наколотыми специальным ножом- «косарем» из сухих поленьев. Такая щепа-лучина вставлялась в «светец» - подставку, имевшую сверху специальный зажим. У подножья этого сооружения стоял сосуд с водой, что бы павшие от прогоревшей лучины угольки и случайные искры не наделали пожара. Менял лучину и вообще следил за освещением один из учеников, которому в тот день выпадала очередь. Дополнительным источником света в школе были лампады перед образами, но все равно, в школе большую часть дня царил полумрак, поскольку маленькие оконца, которые по обычаю того времени были слюдяные, пропускали совсем мало света.
Учение начиналось с опроса. Каждый школьник должен был ответить урок, пройденный накануне. Не учившие урока нерадивые ученики по приказу учителя отправлялись в тот угол, где помещался «козел» - специальная лавка, на которой секли наказанных.
В деревянной бадейке с водой подле «козла» вымачивались приготовленные загодя розги, а на крюке, вбитом в стену, висел кожаный плетеный ремень «клейнот». Все это были инструменты учительского ремесла, без которых не обходилась ни одна школа.
Однако главного в учителе – умения учить - самой виртуозной поркой заменить было невозможно. В уложении Стоглавого Собора, бывшем, по сути, руководством учителям подобных училищ, особо говорилось о том, что учить детей следует: «не яростью, не жестокостью, не гневом, но радостным страхом и любовным обычаем, и сладким поучением и ласковым утешением».
С отстающими учениками «мастер» занимался отдельно, подбадривая их, приводя примеры «от писания», рассказывая о таких подвижниках благочестия, как Сергий Радонежский и Александр Свирский, которым поначалу учение совсем не давалось, но, по горячим их молитвам, даровано было им свыше постижение наук. И только когда «сладкое поучение» никак не шло впрок, тогда в дело вступал «педагогический инструмент», по уверениям знатоков «вострящий ум, бодрящий память».
5 В углу рядом с «козлом» насыпали на пол сухой горох, на который голыми коленками ставили провинившегося, оставляя его в такой позе столько времени, сколько учитель считал достаточным для осознания его вины.
6 Об этом виде наказания речь будет ниже.
7 Старост – от одного до трех, в зависимости от количества учеников «мастер» избирал из лучших школяров, которым он доверял.
Строгая дисциплина в школе поддерживалась суровыми методами, не ограниченными одной только поркой. Провинившихся ставили в угол «на горох»5 или на некоторое время отправляли в «нужной чулан», а ещё могли «оставить без обеда»6
Ученикам запрещалось шуметь, драться, бегать. Даже пить воду дозволялось только трижды в день и «ради нужды на двор отходити» можно было считанные разы с особого разрешения.
По окончании утреннего опроса и вразумительных процедур, отпускаемых нерадивым в «козлином углу», по слову учителя вся «ученическая дружина» вставала и совершала молитву, предварявшую дальнейшую учебу: «Господи Иисусе Христе Боже наш, содетелю всякой твари, вразуми мя и научи книжного писания и сим увем хотения Твоя, яко да славлю Тя во веки веков. Аминь».
А. Простев. Детcтво преп. Сергия Радонежского (2004)
После того ученики подходили к старосте 7, выдававшему им книги, по которым учили. Это была собственность школы, и составляли главную драгоценность в ней, а потому и отношение к книгам было трепетное! От учеников требовали, чтобы они, «замкнув книгу», клали ее печатью вверх, не оставляли в них «указательных древец» (т.е. указок), не слишком разгибали книг и не листали их попусту. Категорически запрещалось класть книги на лавку, а по окончанию учения книги опять надлежало отдавать «старосте», который складывал их в назначенное место. Ослушника, небрежного с книгой, ждало суровое наказание!
Существовал любопытный обычай, по которому ученик, освоивший «Букварь», приносил из дому горшок молочной каши, которой угощал «дружину», а «мастеру» вручал полтину денег. Это было что-то вроде церемонии «перехода в следующий класс». После «Букваря» школяр брался за «Псалтырь», а затем за «Часослов», каждый раз выставляя горшок каши по завершению учебного цикла с очередной книгой .
Постепенно занятое уроками школьное утро переходило в день, и ближе к обеду делался большой перерыв в учебе. В тех школах, где родители учеников в складчину собирали продукты на «общий стол», школяры обедали в той же горнице, за тем же столом, за которым учились. Во время «хлебоядения и полуденного от учения пристания» кто-то из провинившихся учеников, «оставленный без обеда», читал своим товарищам разные «полезные писания».
Там, где в школе «общего стола» не держали, детей отпускали по домам. После обеда они опять сходились для продолжения занятий, которые продолжались до самого вечернего благовеста, дававшего знак окончанию учения. По знаку учителя ученики разом вставали со своих мест и, закрыв книги, несли их старосте. После того, как книги были собраны, они «купно и единогласно» читали молитвы преподобного Симеона Богоприимца. Длинный школьный день завершался тем, что вся «ученическая дружина» шла в церковь, где их учитель был священником. И только после вечерней они шли домой.
Подобная форма учения сохранялась довольно долго, и в Коломне домашние школы существовали ещё и во второй половине 19-го века, но в них к тому времени произошла занятная трансформация. Из чисто поповского занятия учительство превратилось в распространенный промысел низших служителей - дьячков и псаломщиков, а также жен священства.
Описание такой школы оставил в своих мемуарах сын священника коломенского храма Никиты Мученика, Никита Петрович Гиляров-Платонов, матушка которого, попадья Мавра Фёдоровна, принимала учеников. Главными учебными книгами, как и века назад, оставались всё те же Букварь, Псалтырь и Часослов. За учение по Букварю взималось по пять рублей на ассигнации с ученика, за Псалтырь - десять, за Часослов полагалась ещё пятирублевая прибавка. Обучение письму обходилось в десять рублей ассигнациями. Занятия с детьми ничуть не мешали «мастерице»-попадье продолжать хлопоты по хозяйству: твердя вслух урок, Мавра Фёдоровна вязала чулок, плела кружева или шила. Если случалось зайти гостье, то хозяйка дома, не прерывая учения, принимала её, только время от времени покрикивая на подопечных, чтобы те меньше слушали бабьих разговоров, а больше запоминали изучаемое. Тем, кто не слушался «мастерицы», изрядно «перепадало на орехи» - старый добрый «клейнот» всегда находился под рукой строгой наставницы. После смерти Мавры Фёдоровны звание «мастерицы» унаследовала её старшая дочь, которая повела дело прежним манером и тем заработала себе хорошее приданное.
Таких школ в нашем городе было несколько, а самая большая находилась на приходе церкви Николы Гостиного, что в Кремле – служивший там дьячок Николай Матвеевич принимал у себя не один десяток учеников. В городе он слыл лучшим «мастером», и одними уроками нажил приличные деньги, позволявшими устроить ему на дому настоящий школьный класс с партами в несколько рядов. В его классе занимались в основном те мальчики, которые «срезались» на вступительных экзаменах в коломенскую гимназию или Духовное училище. Дьячок «подтягивал» их, чтобы они на другой год могли сдать экзамен за приготовительный класс и поступать сразу в первый.
Н. П. Богданов-Бельский. Дети на уроке (1918)
И уж самым последним бастионом старинной школы стали поселения старообрядцев. Неподалеку от Коломенского уезда, на стыке Рязанской, Владимирской и Московской губерний, раскинулись Гуслицы – целый край, населенный почти сплошь «древолеправославными» разных толков и течений. Там ещё в начале 20- го века в среде «беспоповцев» особенная роль отводилась так называемым «келейницам», которых ещё называли «преподобные матери». Это были одинокие женщины, часто совсем не старые, которые селились обособленно в отдельных избах, называвшихся «келиями». «Келии» строили либо на окраине села, либо на задворках крестьянских хозяйств. «Келейницы» были грамотны, и им доверяли обучение детишек, а кроме того, они ещё и наставляли взрослых, беседуя с ними на духовные темы, читая им душеспасительные книги, различные старо-обрядческие сборники-«цветники».
Валерий Ярхо.
Возврат к списку