Коломна. Страницы истории

Вижу себя мальчиком-учеником, вечером Великой субботы. Я только что вернулся домой, к нам на погост из Коломны, где учился в духовном училище. Усталости после долгого путешествия занявшего не один десяток верст и след простыл, забылся и страх при переправе через разбушевавшуюся по весне речку. В нашем храме все, что было сдвинуто, когда перед праздником мыли и чистили днем, сызнова расставлено по местам. Прихожане из дальних деревень с узелками в руках загодя собираются к храму. Совсем тихо и внутри церковь освещена только огоньками лампад, да горят ещё 2-3 свечи. Приятный голос человека сокрытого от глаз сумраком читает «Деяния». Чтение не особо умелое, но православные люди привыкли в храме относится ко всему серьезно и внимательно. Таинственный полумрак храма и ожидание святого часа наполняет сердце приятной жутью.

Поспешаю домой. В горнице тихо и темно, только свет лампадок освещает комнату. Не сидится мне и здесь – душа рвется куда-то от нетерпения. Скорее бы пришел светлый час! Выйдя на улицу, присел на крылечке, и среди благоухания весенней природы детский ум, как может, углубляется в события давно прожитого святого дня. Думается, что в саду Иосифа было тоже, наверное, так же темно и тихо, как здесь, сейчас. Воображение рисует мне стражу у святого Гроба Господня, и горестно мне от сознания, что грубые воины, а не добрые апостолы и мироносицы берегли драгоценный гроб.

Вот блеснули кое-где огоньки – это в окрестных селах устраивают иллюминацию. Наша колокольня темна. Хоть приход наш и обширен, но по бедности некому заняться освещением храма. От этой мысли становится немного грустно. Тем временем в соседнем большом селе ударили в колокол, а ему тенорком откликнулись наши колокола.

Вместе с отцом иду в храм. Схватившись за рясу батюшки, и крепко прижавшись к нему, пробираюсь сквозь густую толпу народа, собравшегося в храме, мы направляемся в алтарь. Лишь раз в году наш храм бывает так полон людьми и так светел.

Возле плащаницы народ толпится особенно густо, прикладываясь в последний раз. Пока с отцом идем к алтарю, к нам то и дело подходят здороваться прихожане. Многие только что с дороги, приехав на праздник в родные места из Москвы и из Коломны, где у них дела. Они приветствуют нас, заговаривают. Мне их жалко – они ведь в пути устали, а теперь как-то им предстоит выдержать часа четыре ночной службы!?

Начали служить полунощницу, и я внимательно слежу за тем, когда запоют: «Не рыдай Мне Мати». Отрадно было ощущать, как при пении «восстану и прославлюся» мужички дружно подняли святую плащаницу над головой отца и унесли её со средины храма.

Дружно поют: «Воскресение Твое Христе Спасе ангелы поют на небеси». Заколыхались хоругви, блеснули ризы икон, и к дверям хлынула толпа богомольцев. Двери распахнулись, и свежие струи прохладного ночного воздуха ворвались в храм, от чего детскому воображению чудится, что наверху, над всеми крестами и хоругвями тесным кольцом обняв родной храм, невидимы земному народу, реют небожители и поют песнь Воскресения.

Крестный ход, обойдя церковь кругом, останавливается перед запертыми вратами храма. Повисает молчание, все сосредоточены в ожидании, и вот отец мой начинает, радостно восклицает:
- Христос воскресе!

Тихий шелест слышится от крестного знамения, благоговейно совершаемого собравшимся народом при первых звуках святой песни. Лица у людей, можно сказать, что «встрепенулись» и просветлели, а у некоторых и слезы блестят в глазах. Мне самому одновременно и радостно, и хочется тут же заплакать. Светлые чувства переполняют душу.

Под громогласное пение почти всего народа, совершавшего крестный ход, входим в храм, наполненный светом и кадильным дымом, клубами несущемся от алтаря из нарочито развернутой жаровни, в которую не пожалели насыпать ладана. Начинается светлая, радостная служба, и кажется, что ни одна другая служба не проходит так скоро, хоть на самом деле она длится более двух часов. Усталости совсем не замечаешь.

На своем приходе

Потом пришло время и мне священствовать. С нетерпением и трепетом ждал я Светлого праздника. Думалось «как же я встречу Великий день, у самого Креста Господня?». Приход мне достался маленький, но храм был уютный, чистенький и даже, можно сказать, изящный. Грустненько мне бывало, когда в дни праздников храм этот поражал меня своей пустотой. До слез стало обидно в Страстную пятницу, когда послушать про страсти Христовы пришел всего-то десяток-другой прихожан. Оказалось, что торжественного выноса плащаницы в этом приходе никогда не бывало. Делали просто: перед вечерней псаломщик устанавливал плащаницу против царских врат, и все на том.

Когда я захотел устроить торжественный вынос плащаницы, то, увы, не нашлось в храме четверых мужчин, чтобы войти за плащаницей в алтарь и помочь мне её вынести.

На второй год моего священства праздник Благовещения пришелся на Великий Четверг. Храм был полон молящимися, и пользуясь случаем, я произнес проповедь, сколь мог и как умел, осветив смысл Страстной седмицы. Закончил же проповедь, сколько помнится мне, таким вопросом:
- Зачем же мы по примеру иудеев оставили Христа одиноким в великие дни?

И что же? В Страстную пятницу храм был наполовину полон прихожанами. Искренним словом можно тронуть и убедить православный русский народ.

Вот и вечер – на часах уже двенадцатый час – но у церкви тихо. Никаких, обычных в такой вечер, движений заметно не было. Мелькнул одинокий фонарик и только. С нетерпением жду той минуты, когда зазвучат в тишине грустные звуки благовеста в соседней обители. Участились шаги за окном, послышались разговоры богомольцев, шедших к храму. На каждый удар монастырского благовеста отзывается колокол с нашей колокольни. Слава Богу! Дождался своего часа. Постоял, несколько минут послушал колокольную перекличку, и бодро пошел к храму, где было мое малое стадо.

Художник Ирина Рыбакова
"Дождь в Коломне"

* * *

В этот раз наш небольшой храм был полон. Запели полунощницу, а я четверым мужичкам наказал, чтобы в тот момент, когда в песни «Не рыдай Мене Мати» запоют «Восстану да и просвещуся», они быстро подняли бы плащаницу.

Во мраке обнесли мы храм крестным ходом, и думалось, что вот так же жены-мироносицы в густых потемках шли ко гробу. Но они шли подавленные печалью, движимые любовью ко Христу в окружении Его врагов, мы же здесь все его последователи.

Радостно мне был впервые в Светлый день открывать врата и начать песнь Воскресения и голос мой задрожал, когда впервые возгласил я: «Христос воскресе!», и слеза невольно покатилась по моей щеке. Смотрю, и у другие лица умылись слезами!?

Литургия, эта чудная пасхальная литургия! За нею забываешь все земное, за ней тебя охватывает особенное умиление. Пристало время читать Евангелие, и с умилением возглашаю:
- Вначале было слово...

И все притихло в церкви. Читаю бодро, радостно, от всей души, и чувствую, как мое настроение передается слушателям. Продолжаю читать, а в окнах алтаря уже видна полоска яркой зарницы.

По окончании службы стою с крестом в руке, а прихожане, подходя, прикладываются ко кресту. На душе светло и отрадно. Провожаю взором своих прихожан до самых дверей церковных, и молю Господа: «Помоги им, Боже, донести святые искры умиления в свои темные избы».

Вслед за всеми и сам иду домой, а утро встает ярким и ласковым. Светлый день в том году был теплым, почти летним, и зелень уже одела деревья и кусты. На вечерней службе церковь была полна народом, и увидев это, решил провести беседу. После Евангелия, которое читалось лицом к народу, я как умел, рассказал о Воскресении Господа, женах-мироносицах и апостолах.

Вечер первого дня той Светлой седмицы был теплый, ясный, благоухающий. Отходил ко сну на покой ночной, хоть и усталый, но радостный, с приятным сознанием.

Валерий Ярхо.